Бахыт Кенжеев, поэт. Живет в Нью-Йорке.
***
Давай о былом, отошедшем на слом, где лезвием брились опасным,
тушили капусту с лавровым листом и светлым подсолнечным маслом,
страшились примет и дурных новостей, не плавили платины в тигле,
точили коньки, и ушастых детей машинкою времени стригли –
там с неба струился растрепанный свет, никто еще, в общем, не умер,
и в марте томился в газетке букет мимозы (привет из Сухуми! ).
Пластмассовый штырь, дорогие края, трамваев железные трели.
Куда они делись? Бог знает, друзья. Как всякая тварь, отгорели,
вальяжным салютом над местной Москвой, золой в стариковских рассказах.
Есть список небесный, на каждого свой, ореховых и одноглазых
грехов. Поскорее зови, не трави, другого уже не попросим.
Напрасно ли мы в потерпевшей крови, как вирус, минувшее носим?
***
Продай мне по дешевке пресс-папье,
старьевщик. Я пристроюсь на скамье -
на парковой, ребристой и зеленой -
а рядом будет в шахматы играть
пенсионер (судьбы не выбирать),
простоволосый юноша влюбленный
рассматривать в айфоне молодом
возлюбленной в акриле голубом
любительские фотки: плеск оркестра,
все на продажу, как она стара-
ется, возвышенна, добра -
позирует невесело, но честно.
Подглядывай, любитель бытия,
корреспондент вселенского жнивья,
так лучший город мира непохабен
хоть и причастен мировой тоске.
Здесь solus rex на клетчатой доске,
здесь непременно умный чичибабин
схватился бы за вечное перо,
чтобы воспеть дурацкое метро
(без барельефов, с грубою бетонной
колонной), чтобы взвиться нараспев.
Но я другой. Я от рожденья лев
охолощенный, может быть, влюбленный
любитель шахмат. Тронул – так ходи.
Лишь не гадай, что будет впереди.
Там ангелы, нас проглотив, не охнут.
А пресс-папье не разгоняет страх,
не осушает пены на устах,
но без него чернила не просохнут.
***
Я почти разучился смеяться по пустякам,
как умел, бывало, сжимая в правой стакан
с горячительным, в левой же нечто типа
бутерброда со шпротой или соленого огурца,
полагая что мир продолжается без конца,
без элиотовского, как говорится, всхлипа.
И друзья мои посерьезнели, даже не пьют вина,
ни зеленого, ни крепленого, ни хрена.
Как пригубят сухого, так и отставят. Морды у них помяты.
И колеблется винноцветная гладь, выгибается вверх мениск
на границе воды и воздуха, как бесполезный иск
в европейский, допустим, суд по правам примата.
На компьютере тихий вагнер. Окрашен закат в цвета
побежалости. Воин невидимый неспроста
по инерции машет бесплотным мечом в валгалле.
Жизнь сворачивается, как вытершийся ковер
перед переездом. Торопят грузчики. Из-за гор
вылетал нам на помощь ангел, но мы его проморгали
