Александр Петрушкин.
Родился в 1972 году в городе Озёрск Челябинской области. Жил в Нижней Туре, Екатеринбурге, Челябинске. Публиковался в журналах «Гвидеон», «Воздух», «Знамя», «Волга-21 век», «Волга», «Урал», «Уральская новь», «День и ночь», «Нева», «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум-Арт», «Крещатик», «Белый ворон», «Журнал Поэтов», «Дон», «Балтика», «Кольцо А», «Василиск», «Зарубежные записки», «Европейская словесность», «Слово/Word», «Эмигрантская лира», «Литературный Иерусалим», «Южное сияние», в «Антологиях современной уральской поэзии» (том 2 и 3). Автор нескольких поэтических сборников. Лауреат литературной премии "ЛитератуРРентген" в номинации "Фиксаж" (лучший нестоличный издатель поэзии, 2007). Лауреат премии журнала "Дети Ра" (2008). Лауреат премии журнала "Зинзивер" (2010). Лауреат специальной премии «Русский Гулливер» (2014). Куратор поэтических фестиваля "Новый транзит" (до 2006 года – Транзит-Урал), фестиваля нестоличной поэзии им. Виктора Толокнова (с 2006), «Тыдымские чтения». Куратор независимой поэтической премии "П". Куратор евразийского журнального портала "МЕГАЛИТ". С 2005 года живет в г. Кыштым Челябинской области.
ЧЕРНОВИК ИГРЫ
Выходишь из ворот, а там – зима
тебя произносящая, как «ма»,
прикинется то лялькою, то люлькой,
качающейся справа от тебя –
пока геометрически смешна
её иссиня-тонкая фигурка.
Играем в шахматы, две морды, ты и я,
две лошади, что тенью в звук согнуты –
где чудится фигура из огня,
которая дымится, как искусство,
за лыжником, который от меня
оставит пар и светом ляжет густо
на чёрный воздух, трубку и трубу
из простоты, которая пока что
ещё не стала ящиком, куда
нас сложат, что – возможно – нам на счастье –
пока течёт вокруг камней вода,
похожая на лопасти и пасти
тех, что ожили в ней – пока мертва
она жила и прожигала или
не вспоминала почему сюда
её, окаменевшую, сложили,
как на щеке вдруг ожила звезда,
окаменев до крови или жилы
Всё дышит – даже если этот звук
внутри, и оттого нам не заметен,
не заметён как шахматы в свой стук,
в улитку лёгких, что теперь стозевны,
растут, как дерево сквозь зимы, как игру,
где катятся в повозке земли звери.
Они растут снежками, как следы
взрываются комками воробьиной
прозрачной крови, речи, как любви,
что рассекают небо львиной гривой,
и оставляют шрам, голосовой порез
средь темноты, что вырезана в выдох.
[МЕТЕЛЬ]
Голос – стержень, вокруг которого наматываются нити пейзажа,
голоса чаек, с кузнечных мехов сажа,
пряжа воспоминаний, глина, звезда, ночное
дно ковша, пение и апноэ.
Птицы приносят жесты для рук, осы – гнездовье им же
там, где стоит, как замёрший дождь, звук – он же иже
тот, который нас отделил от лёгких, причины тела,
как слух, чтобы слышать, как швея
мороза строку пропела.
Так отшатнувшись от бездны ты, голым идёшь однажды
по звуку и выдоху, чтобы найти, в прятки с ними играя, жажду –
крутится белый станок и ты, с себя внутрь снимая нити,
голос оставишь, как будто светло
там, где крестик – и вход, и нити.
ДВОЕНИЕ
То отражение, что держишь ты,
пытаясь его – словно бег – упустить
в кадры, застывшего вдоль, кино –
остаётся тобой всё равно.
Скажем: ты говоришь, что оно
проговорило тебя – верно
и первое и второе, или
вся соль здесь в шиле,
в нитке, за шилом лежащей и
связующей края вашей пустоты –
твоей и того, второго –
совсем другого.
Так каждый раз повторяешь речь,
которую он так хотел сберечь
в молчанье своём – за которым грай
что изрекай
ты, как будто не одинок,
а ломоть из стаи тех сорок –
срок бы закончился прежде, чем помер
ты – и в том был номер,
что оставался бы лишь один
когда ты таял весной средь льдин,
в которых земля притворилась хлебом
и – где он не был
пока что ты отпускал синиц
лакать его все сто сорок лиц,
а он тебя охранял от смерти
как пёс от цепи.
