ИРКУТСК. Поэт. Родилась в 1975 году.
Окончила филологический факультет ИГУ. Автор двух поэтических книг – «Dagaz» (М., ОГИ, 2005) и «Женщина из Кимея» (М, Время, 2009). Публиковалась в журналах, антологиях, коллективных сборниках. Стихи переведены на английский, французский, украинский языки.
* * *
В воде по колено, в резиновом сапоге
Стояла одна елена на мокрой пустой ноге.
Весна вверху – внизу ещё не пора.
В ноге дыра, повсюду мох и кора.
Была пуглива, и некрасива, и неправа.
Молчала, сидела криво, как есть трава.
Вмерзала в лед, весной начинала пить,
С небес вода прибегала ее топить.
Ждала семян для времен, чтобы выйти вон.
Таких елен из полян торчит миллион.
Она не одна растет из земного дна.
И все видны, но эта – освещена.
А где-то над, и сбоку, и за спиной
в безвестный воздух бросив огромный рост,
есть дерево, птичий беспечный приют сквозной,
одновременно – город, гора и мост.
Себе самому навстречу будущее несет.
Оно не конечно, оно никогда не всё.
Оно – цветенье, хоть и не зацвело,
Оно как сердцебиенье всему назло.
Проходит, свободен, светел,
Лёд, который ручей.
Она стоит перед этим – неведомо перед чем.
Весна зияет. Веет. Тает. Лучи растут.
Елена верит-не-верит, что дерево тоже тут.
И, обмерев в провале, в пропасти голубой,
Кивает ему, кивает разомкнутой головой.
* * *
Не угадаешь по сердцебиенью.
А если человек из сердцедонья
к тебе придёт на чёрных парусах
и скажет: всюду темень, мы попались?
Но там, где мы испытывали страх,
одни лишь вражьи косточки валялись
и наши тут же рядом улеглись,
и в полночь сердца сердцу стало ясно.
А мы стояли тут же, как без глаз,
и удалось подумать в первый раз
о том, о чём при свете было сложно,
и то, что рядом, было невозможно,
а то, что дальше, было не о нас.
* * *
Вспомни меня, отвечай, не молчи, -
фантомная ветка в окошко стучит,
истёрла стекло дочерна, добела,
её отрубили, забыли дотла.
Мне имя забвенье, потерянный час,
любимая участь, любимая часть.
Под спудом, под гневом улик и обид
фантомная ветка горит,
Дерево меркнет, и я не пойму,
помнит ли дерево, кто я ему,
и нет ничего надо мной, подо мной –
один океан ледяной.
И мы отступаем, и в окна глядят
последний кочевник, последний пират,
последний священник, последний святой –
один
океан
золотой.
* * *
В предместье лужи, травы. Где я шла,
там тишина на улицах была.
Я грелась на трамвайных остановках
у тёплых малозначащих утрат,
могла поймать оконный полувзгляд
и лечь в дорожный полуоборот.
Разговорилась до потери звука,
ускорилась до светопреступленья,
дошла до ископаемых ворот.
Я видела, как инопланетянин
проглядывал сквозь трещины в стене,
выигрывал полдня – и проступал,
и муравей его пересекал,
и муравей перебегал дорогу.
Тот мирувей, рувей и мирувек,
не наступи, гляди, он человек,
он, как и все, живой и говорящий,
он, как и все, немой и настоящий,
он говорит мне: стыдно.
Говорит: мне стыдно.
А дальше говорит: уже не стыдно.
Он говорит: мне больно.
Говорит: тебе не больно?
А дальше говорит: теперь не больно.
Ты царь, живи один, как пассажир,
в пространство одичалого трамвая
вступай как в стремя, делай что хочу,
валяй живи вдвоём, как пассатижи,
или втроём, как ночью зеркала,
живи ноль-пять, как крыса заводная,
тебе всё можно, только говори
о чём угодно, хоть о муравье…
И муравей ползёт через дорогу
как бочка с квасом – кто её поймёт.
Ты царь. Живи, ни с кем не соразмерный.
Смотри не наступи. Смотри, он смертный.
Ни на кого не надо наступать.
