ИРКУТСК. Поэт. Родилась в 1977 году.
Окончила Бурятский государственный университет
Публиковалась в ряде коллективных сборников и альманахов. Автор книги стихов «Один к шести» (2003 г.). Лауреат XV конференции молодых писателей Бурятии. Член союза писателей Бурятии, член союза журналистов РФ. Лауреат премии Николая Дамдинова. С 2006 года живёт в Иркутске.
Секвестр
Я могла бы стать великой актрисой.
До тридцатника мечтать о Джульетте,
До полтинника играть Буратино
И уйти со цены (лет в девяносто)
В амплуа комической старухи.
Я могла бы стать смешливой блондинкой.
Но там надо уметь казаться дурой,
Что на практике намного сложнее,
Чем казаться умной.
Я могла бы стать песчинкой и каплей,
Но, пожалуй, уже слишком банально,
И к тому же мне не хватит гордыни.
Я могла бы стать горящим глаголом,
Но про это уже все написали.
Я стану буквой.
Этой:
Ъ.
Памяти Полины
Бог − он ведь тоже эрраре эст,
Хватит корить горшками.
Вот тебе, девочка, Юрьев крест,
Смерть и рожденье в один присест,
Что ж тебе более − палимпсест,
Супчика с потрошками?
Плач не ко времени: се ля жизнь,
Память? Да камнем в воду.
Вышел младенец некрепко сшит,
Ставь на рестарт и помин души,
В общем, ступай-ка да не греши --
Брак возвращен заводу.
Радуйся, дево: в твой судьбе
Ангелу дали место! ..
Только не греют ни жар, ни хмель.
Дома − молчание. Карамель.
Да разоренная колыбель.
Да пустота под сердцем.
В трамвае
В нелепый хвостик туго стянутые прядочки,
Колготки ветхие не греют тонких ног.
Старушка тронулась умом в трамвае давеча,
В стекло стучала и скулила, как щенок.
Народ смущенно поправлял очки и волосы,
И кто-то сдавленно хихикал в телефон.
А бабка песню затянула грубым голосом
Про уходящий в ночь десантный батальон.
И что там видела она в окне засиженном,
Кому там давнему она кивала вслед?..
И контролер махнул рукой, вздохнув обиженно,
И у нее раздумал спрашивать билет.
А бабка снова оглядела всех внимательно,
Вдруг подбоченилась и топнула ногой,
Заразу-сватью послала к такой-то матери
И гордой поступью покинула вагон.
Она тихонечко брела по Волжской улице,
Котомка тощая болталась на спине.
И я все думала о том, что с нами сбудется.
И неуютно было в этой тишине.
Моему отцу
От ювенильных бед до Ювенала
Я как-то незаметно доросла.
Я многого тогда не понимала,
Но начала, конечно же, с осла.
На описанья времени жалея,
Места «про это» знать наперечет −
В те дни мы все читали Апулея,
А Цицерона − только на зачет…
Я отрицала всяческое сходство,
Но, пьяненький и шумный, mon papa
Листал лишь альманах по садоводству,
А Блока для чего-то покупал.
Цитировал про юбку и Клариссу,
С ногой куриной сидя у стола…
Когда бы знать, каких еще сюрпризов
История до нас не донесла,
Но, грезя о пленительной истоме,
В перчатки левой веря волшебство,
Ахматовой тяжелый черный томик
Я забрала однажды у него.
…
С тех пор не лет − десяток жизней прожит.
Я научилась путать словеса,
Фамилии менять змеиной кожей,
Рожать детей и вовсе не писать,
И вот − сама сродни превед-медведу,
К родным пенатам, ларам, образам
Я к папе на ноябрьские еду −
Обнять, вздохнуть и внучку показать.
Он пьян и нынче, злой, смешной и слабый.
Но пару дней я как-нибудь стерплю.
Он скажет: «Катька! Умная ты баба…»
А я услышу: «Я тебя − люблю».
Ключи от Царства
Господи, помнишь: мы же с Тобой на ты.
Помнишь, я забегала на пару слов?..
Резались бутерброды, томился плов.
Ты говорил: «Катюха, полей цветы».
Я выливала в фикусы чай спитой:
Это полезно, папа меня учил.
Ты говорил: «Катюха, не будь святой».
Ты говорил: «Да нафиг тебе ключи?
Я буду дома, стукнись, открою сам».
Я улыбалась, зная, что ты не врешь.
Милые немудрящие чудеса:
Мальчики, песенки, бусинки, джинсы-клеш…
Мне тридцать шесть, и ты поменял пароль.
Доступ под запись к сервису госуслуг.
Пломба с печатью. Фикус засох в углу.
Я для проформы трогаю дверь. Открой?..
Пальцы в пыли забавный рисуют след.
Трубка икнет: «Спасибо за Ваш звонок.
Вы позвонили в офис… Нажмите ноль,
Если вы выбираете: рыба… хлеб…
Камни…» И станет горько до немоты.
В легкие – воздуха. Или в чертогах – грех?
– Господи! .. Вы-хо-ди! .. Я в твоем дворе! ..
Господи, вспомни. Мы же с Тобой – на ты…
Маша
- Маша, едрит тя в дышло, возьми телефон!
Мой? Да с хрена ли, сама же меняла сигнал!
Что? Перезвонят?.. Так час уже этот трезвон…
Маша, да мля уже вот он где, твой сериал! ..
Маша устала. Давленье, мигрень, варикоз.
Сын не заходит, о внуках забыла мечтать.
Тридцать минут и реклама, да нет, не всерьез…
А все равно хоть не так… хоть не та пустота.
С юности Маша прибавила сорок кило.
Глаз не видать, а когда-то была ничего.
Все дорожает. И справа в груди узелок.
Сын не заходит… А как же тряслась за него!
Сын не заходит. А крови-то попил, стервец,
Еле отмазала, век бы за мать-то молить…
Уж хоронили, да чудом смягчился отец.
Сутки рыдала, достали, считай, из петли.
– Маша, возьми телефон! Маша, типа достал!
Что?.. Дак ищи! .. Да на кухне, однако, лежит…
На… Да пока ты ползешь, он уже перестал.
Маша, вздыхая, включает беззвучный режим.
Слышно: на улице дети играют войной.
Пляшут и воют и тащат врагов на расстрел.
Морщится Маша, плотней закрывая окно:
Понарожали, ни дня тишины во дворе.
Шаркая шлепками, Маша бредет на диван.
Смотрит программу… Вздремнуть, пока есть полчаса?
Сын не заходит… Давно ли взахлеб целовал! ..
Что был за мальчик: кудряшки, коленки, глаза…
Смутно вокруг… Тянет руки кудрявый малыш:
«Мама, мне страшно! ..» Оскалы, обрывы, огни.
«Мама, скорее! Спаси меня! Мама, услышь! ..»
«Мама, приди! Прогони, прогони, ПРОГОНИ! »
Маша не плачет. Отплакала. Кончен роман.
Маша не верит ни в бога, ни в черта, ни в сон.
Только мобильник ей душу сверлит сквозь карман.
Сотня пропущенных.
Маша, возьми телефон.
