МЮНХЕН (Германия). Поэт, лингвист. Родилась в 1987 году.
Окончила факультет филологии Санкт-Петербургского государственного университета.
С 2003 года публикует стихи в ЖЖ izubr (13 000 подписчиков). Стихотворение « Мама на даче» прочитали 16 007 человек.
Лауреат фестиваля авторской песни "Второй канал — 2005", дважды победительница конкурса молодых поэтов "ПОЭТому" (2006, 2007). В 2007 году выпущен сборник стихов Кудряшевой "Открыто". В 2010 году — аудиокнига "Три, два, один". Живёт в Мюнхене.
– Мне бы хотелось спросить себя, с чем бы в своей жизни я рассталась без малейшего огорчения? И я бы ответила, что с привычкой жалеть себя.
* * *
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый.
Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто–нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,
горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге — и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать…
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где–нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
"Двадцать один", — бормочу сквозь сон. "Сорок", — смеется время.
Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза–бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
кто–нибудь ждет меня во дворе, кто–нибудь — на десятом.
Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне…
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
не один
А еще тебе говорят, что ты не один
И таких, как ты, говорят, еще тьма и тьма,
И киваешь им, окей, мол, ты убедил,
Но один, один, пока не сойдешь с ума,
А когда сойдешь, на запасном его пути,
Где по пояс ромашка, хмель, резеда, чабрец,
Не встречают те, с кем можешь себя сплести,
Не встречают те, с кем мог бы себя обресть,
Ты не скажешь им, что пока не идет почтарь,
Ты еще не надписан, еще не прошел в печать,
Ты еще умеешь жить говорить мечтать,
Но уже не можешь петь обнимать молчать.
И пока еще тлеет зарево в синеве
То есть солнце садится в девять без десяти
Ты успеешь надписать голубой конверт
И лизнуть вишневую марку, прочти, прости,
Извини, что я так и остался, не вовлечен,
Не влетел в трубу, не вошел в перебор ладов,
Золотая пчела, присевшая на плечо
Серебристый пепел, ссыпавшийся в ладонь.
И таких, как ты, говорят, еще тьма и тьма,
Тьма накрыла город, обшарпанные дома,
Говорят, что вроде мимо прошла зима,
Ты глядишь на них со страхом: была зима?
Но блестят проливные рельсы в сухой пыли,
Подожди не бойся выпей на посошок
Если скажут слейся, то ты уже все пролил,
Если скажут сойди с пути, ты уже сошел.
Лишь постольку ты можешь в девять без двух секунд
Погибая от солнца, вплавленного в груди,
Говорить, что уже повинного – не секут,
Говорить, что уже погибшего – не судить.
Говорить, что ни с кем из нынешних не в родстве,
Если кто и случился рядом – его вина
Ровно в девять на эту землю придет рассвет
То есть прямо на станцию в девять придет весна.
Лебеда, чабрец цветут у тебя в груди,
Потому что ты письмо, чернильная вязь,
А еще тебе говорят, что ты не один,
Не один, динь-динь, не один, не один из вас.
Ты не вышел станом, словом, собой, лицом,
Красной ручкой надписан адрес и голубой
Ветер пахнет сухим и радостным чабрецом
Позволяет не быть, забыть, да, не быть собой.
Не один, зерно, сбереженное воробьем,
Не один, и рельсы, и улей, и почтальон,
Открываешь письмо, в котором подряд, подряд:
Не один, говорят. Не один, тебе говорят.
* * *
Это когда
1.
вдруг за углом в ночи вырастает церковь
чаячьим криком заходятся поезда
в школе всегда, всегда снижают оценки
если ты пишешь "счастье – это когда"
это неграмотно, знай, просмотри параграф
смотришь, читаешь. правилам вопреки
счастье – это когда из чужих парадных
пахнет рассветом встреченным у реки
пахнет дождем и гнилью росой и тиной
пахнут слова вином, бирюзой вода
запахи что почти что неощутимы
счастье которое именно что когда
входишь домой и сумку роняешь на пол
снимешь очки перестанешь смотреть назад
сорок восьмой трамвай колыма-анапа
впрочем я не об этом хочу сказать
то ли оно нахально, а то ли робко
маленький след на песке синева слюда
счастье – когда ты не знаешь формулировку
нет не "когда". когда еще нет "когда"
2.
Шляться справа налево и снова наоборот
Заполнять вином и словами открытый рот
День на день ложится как мясо на бутерброд
То есть все как надо.
То есть мир состоит из ярких больших мазков
Бог спасает тебя от прогулок и отпусков
А потом по работе ты едешь допустим в Псков
Или там в Канаду
Или там неважно куда, все равно куда
Чемодан готов на жару и на холода
Те, кого ты кидал, и все, кто тебя кидал
Разбрелись попарно.
Ты хорош собой, ты поправился/похудел
Ты прекрасно знаешь свой список полезных дел
А потом ты видишь как солнце плывет в воде
И пиши пропало.
Убеждаешь себя, что практически все окей
Половина зарплаты оставлена в кабаке
Этот шрам это просто линия на руке
И привет из детства.
Ты почти европеец ты выучил one more beer
или как у других, например, типа Ja, ich bin
Это значит ты всё-таки, всё-таки полюбил
Никуда не деться.
Это солнце в воде взрывается, как тротил,
Слишком поздно, процесс запущен, необратим
Этот город теперь твой безвыходный побратим
И твое проклятье
Потому что сколько б потом не сменилось мест
Остается полдень, теней ярко-черный крест
Или девочка, заходящая в свой подъезд,
С петушком на платье.
И неважно какая страна и какой район
Ты бросаешь монетку в случившийся водоем
Делишь хлеб с нахальным уличным воробьем
У ворот пекарни.
И на этой реке вспоминаешь о той реке
Где когда-то не было чтобы рука в руке
Где пломбир в рюкзаке не растаял и весь брикет
Не испачкал камни.
Изумрудный город, бессовестная трава
Меж камней вылезает. И ясно как дважды два,
Ты правитель страны, которая не жива,
Контрабандный Гудвин.
Где прибой холодный пирс не полировал,
Где не смог прийти, где не смог подыскать слова
Где тебя тогда никто не поцеловал
В ледяные губы.
Где не встретил тех, точнее встретил не тех
И с тех пор ты пишешь один бесконечный текст
Будто не было в твой жизни других утех,
Как рыдать спросонья.
Капитан во сне – ты водишь то шлюх, то шлюп,
Ты нелеп, ты дурная мутация, однолюб,
И глаза слезятся и капли слетают с губ
Засыхая солью.
А река плывет, сияя, как диамант,
И смывает тебя и время, февраль и март
Не бывал, не стоял, не числился. Детский мат.
Не гуляй в приливе.
И когда-то ты не был юн, говорлив, смешон
Ты попал на стык пространства, на грубый шов,
Петушок на платье, масляный гребешок
Воробей в пыли ли.
Но когда тебя не было, время смиряло бег,
Чтоб потом в тебя бросить Псков, Абердин, Квебек,
Петушиный крик, аромат папирос "Казбек",
Золотой и синий.
Чтоб когда твой текст исчезнет как всякий текст
Там повыше спросят, мол, слушай, удачный тест?
Ты не думая скажешь: во-первых, святой отец,
Это так красиво.
3.
Если будет театр – то пусть уж совсем без вешалки,
Если счастья просить – то немого, осоловевшего,
Ну, такого, что хватит на всех – хоть совсем разрежь его,
Вот оно, смотри, в ладонях твоих лучится.
Если горя – то самого горького, пограничного,
Если голоса – то пронзительного, синичьего,
Если долго смотреть на воду, поверь, что ни-че-го
Ничего плохого воистину не случится.
